Жизнь не такая уж и страшная штукаперевод: Вероника
Саймон Хаттенстоун Джули Уолтерс предлагает мне присесть. "Вы
должны сесть там, в то джентльменское кресло," - говорит она, расплываясь
в улыбке. "Скорее всего, это кресло Ричарда," доверительно шепчет
она. "Простите?" "Ричард Харрис. Он прожил здесь 12 лет
перед тем, как умер." "Что? В этом самом номере?" - спрашивает
Имонн, фотограф, с таким же благоговением. "Ага," - отвечает
она, "в этом номере". Я говорю, да ну, какое совпадение: два актера из Гарри Поттера (покойный Харрис - Дамблдор, она - уже укоренившаяся в качестве Миссис Уизли) в одной и той же отдаленной комнате отеля Савой, хотя один из них уже в качестве духа. "Мне кажется, жить в ней 12 лет... я бы погрузилась
в депрессию". Она опять шепчет, чтобы его дух не обиделся. Может
он был в таком большом напряге, что не заметил, как прошло все это время?
"А он был в депрессии? Я никогда не встречала его во время съемок
Гарри Поттера". "Ну, периодически да". "О, я люблю его. Да-да. Я работала с ним несколько
лет назад над самым отвратным фильмом всех времен и народов, "Mack
the Knife". Менахем Голан (Menahem Golan) - режиссер, Роджер Долтри
(Roger Daultrey) и я и самый отвратительный сценарий, который вы видели
в своей жизни. Но деньги платили хорошие. поэтому я и снялась". Она
ухмыляется. Она говорит, а я смотрю на фенечки на её руках.
Я говорю, что они очень милые. "Это у меня от Мэйзи. Она сделала
их мне на удачу. Ей сейчас 15". Мэйзи, дочь актрисы, это точка отсчета
для очень многого в её жизни - когда Мэйзи было два, она заболела лейкемией
и в течение трех лет была тяжело больна. "Да-а, она дала мне вот этот на удачу, когда
я снималась в "Жене из Бата" (Wife of Bath), потому что она
знала, что мне было боязно сниматься в эротических сценах... с очень молодым
человеком. Би-би-си снимают Кентерберийские рассказы (The Canterbury Tales),
и это современный перевод". С кем же ей приходилось спать на экране? "С
Полом Николсом! (Paul Nichols)" - говорит она с удовольствием. "Очень
симпатичный парень. Мне кажется, Марси будет очень смущена". Преодолев свой 50-летний рубеж, Уолтерс кажется
открыла в себе новую изюминку. После того, как на пятом десятке она играла
роли женщин, которые старше её реального возраста лет на десять (особенно
это заметно в роли Миссис Оверолл (Mrs Overall) с Викторией Вуд, и в роли
мамы Роберта Линдсэя в "GBH"), Уолтерс открыла для себя секс
и наготу. Основная тема нашей беседы -это её роль в "Девочках с обложки"
(Calendar Girls), оптимистичеки-пессимистическом фильме о женщине, которая
после смерти мужа от лейкемии смогла заработать деньги, убедив своих правильных
коллег по Женскому институту раздеться для благотворительных целей. Конечно, сначала ей нужно было убедить себя. Её
снимок для календаря выглядит, как знаменитый набросок Монти Пайтона,
где Терри Джонс играет на фортепьяно в обнаженном виде. "Я хотела
повторить это... но... я смущаюсь...", говорит она, и в этот раз
ей не хватает слов. "Я не стройная и не у меня не точеная фигура,
и мне не хватает уверенности в таких случаях. Я сначала подумала, может
покачать пресс, а потом решила, нет, хрен с ним, никто не тренировался."
Она указывает на талию. "Из-за возраста, в этом месте моё тело выглядит
не очень приятно. Это из-за Мэйзи". Уолтерс выглядит старше и менее эффектно, чем в
те времена, когда она стала звездой в фильме "Обучая Риту" (Educating
Rita), но моложе и более привлекательной, чем многие из её последних ролей.
В ней есть что-то от Торы Херд (Thora Hird) - гениальная способность играть
роли старше себя, и умение выдавать спонтанные монологи. И, как и Дама
Тора, она стала чем-то вроде национального достояния. Она говорит, что только что дала интервью магазину
'Family circus'. О чем они говорили? "Я не могу сейчас вспомнить..ммм.
Мы говорили о раздражающих синдромах в кишечнике. Мы использовали другие
термины, но на самом деле мы говорили об этом." Она ломает голову,
пытаясь вспомнить, о чем ещё они говорили. "Вы знаете, что у меня сейчас наступила менопауза?" - вдруг вскрикивает она ликующе. "Это значит, массивы клеток, отвечающих за память, уничтожаются. Но я думаю, они возвращаются". Пауза. И уже не так весело: "Хотя нет, я не думаю, что это так". "Черт, это длится уже так долго, у меня уже три года приливы. Это ритуал перехода в иное состояние, вот как я успокаиваю себя." "Вы следите, - предупреждает она, - в какой-то
момент я начну краснеть". Ну и на что это похоже в качестве ритуал перехода?
"Ужасно смущает". Нет, это не то, что она хотела сказать. Она
пробует ещё раз. "Это чертовски неудобно иногда. У меня свой собственный
климат. В мороз мне приходится делать так [дует на себя, чтобы не было
жарко], а в жару на мне меховое пальто. Это ужасно, но так и должно быть,
не правда ли?" "В любом случае," - добавляет она. "Вы
ведь не хотите знать все о моей менопаузе." Она смотрит на свои руки.
"Да-а, Мэйзи сделала эту много лет назад, и эту тоже. Эту она тоже
подарила мне, так что я ношу их все, как вы видите. Первую я носила, пока
она не сгнила у меня на руке, я носила её постоянно. Я думала: "Хорошо,
это подходит для этого персонажа, это подходит для того". Я не сняла
ее во "Всех моих сыновьях" (All My Sons), где она совсем не
подходила". Она говорит, что болезнь Мэйзи заставила её все
переосмыслить. "Работа стала менее важной для меня". Много лет
она оценивала себя только по качеству выступлений, и редко была удовлетворена
результатом. "Я всегда винила себя". За что? "За то, что
недостаточно хороша. Я думала, "Господи, это выступление было недостаточно
хорошим, эта публика, я ненавижу их, я была отвратительна, и это случалось,
потому что я не вживалась в персонаж каждую секунду на сцене. Потом я
думала, какого хрена, я не могу делать это." Почему ей так трудно было угодить самой себе? "Все
дело в том, что моя мама возлагала на меня большие надежды," - сразу
отвечает она."Что было даже хорошо, это подстегивало меня". Её мать работала на почте, а отец был строителем.
"Странно, - говорю я, - что они многого ожидали от неё, в то время
как сами не были выходцами из высшего класса и не сделали великолепных
карьер". "Ну, - говорит она, - мать, на самом деле, вышла из
семьи представителей среднего класса в Ирландии, и только по приезду в
Англию переквалифицировалась в рабочий класс". Она говорит о том, что они выросли в доме, в котором не было книг, но каким-то образом её брат - выпускник Кембриджа с дипломом первого класса. Юную Джули послали в монастырскую школу. Каково было
там? "Вот теперь Вы действительно заставили меня
покраснеть при мысли об этом. Это было ужасно. Нас пороли. Это были ужасные
монахини. У меня прилив. Через 30 секунд все пройдет. Вы видите? Я краснею."
И она действительно краснеет. Она похожа на потеющую свеклу. "Я всегда
засекаю их длительность, потому что они связаны и с эмоциональным состоянием.
Если я беспокоюсь о Мэйзи, то уффф!" Она только что кончила сниматься
в драме о женщине, которая убивает своего мужа в алкогольном угаре, и
её это так поразило, что она постоянно краснеет. "Мой гример, Крисси, тоже сейчас переживает
менопаузу. Она могла заметить прилив с расстояния 200 метров. Она сразу
подбегала с веером. 'Неееет, поождите!' - она из Рэмсботтом (Ramsbottom,
город в Ланкашире, Англия). Никто не смел перечить ей". Мама Уолтер не была в восторге, когда дочь пошла
в Манчестерский институт учиться драме. Она пережила голод, знала, что
значит потерять родного человека и была в ужасе, что её дети могут остаться
ни с чем. Джули преображается в строгую пуританку-католичку, которой была
её мать."И вот поэтому ты должна приобрести такую профессию, чтобы
люди всегда нуждались в тебе. Иди и стань медсестрой или учительницей".
Шесть лет она жила с актером Питом Постлетуэйтом
(Pete Postlethwaite). Я рассказываю ей, что однажды я брала у него интервью
за игрой в бильярд, а он заглатывал Гиннесс пинту за пинтой - и все же
победил меня. "Все-таки победил? Ни хрена себе. Старый негодник,"
- говорит она с ностальгией. "Гордон Беннет!" Как же она мирилась
с его пьянством? "Я теперь не пью, видимо, как последствие этих отношений".
"Нет, - поправляется она, - это не совсем
правда. Когда родилась Мэйзи - именно после этого я перестала пить совсем".
Это больше похоже на правду, потому что были времена, когда... ну - и
я пытаюсь выразить это поделикатнее, но сдаюсь: "когда у Вас была
репутация луженой глотки". Она хохочет во все горло. "Я пошла в разнос
в восьмидесятых. Но ничего похожего на алкоголизм Беннета, надо сказать.
Да, я была немного необузданна, это да... Это был период, когда я стала
[она произносит шепотом] знаменитой, как говорится. Вот почему я напивалась.
Это просто был способ не думать ни о чем." Теперь она любит быть дома , в Саффолке, с мужем
и Мэйзи, ничего не делая шесть месяцев в году. Уолтерс сутулится. Имонн
спрашивает, может ли она выпрямиться, чтобы он сделал снимок. "Вы
имеете в виду остаться без моего горба? Мне для этого может понадобиться
операция." И она продолжает говорить, хихикая от удовольствия. Пока он делает снимок, она перескакивает с одной
темы разговора на другую - роман, который она пишет уже семь лет; прабабушка,
которая каминными щипцами ела вареное яйцо; антивоенная демонстрация,
на которою они с Мэйзи ходили - "Это ужасно, не правда ли? Нас надували,
это же черт возьми отвратительно, не так ли? Не записывайте все мои чертыхания,
потому что родственники будут читать интервью," - и конечно, менопауза. "Знаете,- внезапно говорит она, - есть что-то хорошее в том, чтобы проходить через период менопаузы и быть одновременно на шестом десятке". "Действительно, в этом есть нечто хорошее.
Вы легко расстаетесь с этим юношеским настроем, когда всё кажется новым,
и вы заменяете это, будем надеяться, на некое подобие мудрости; все, что
вы узнали за жизнь. И я думаю, что гормональная терапия и пластическая
хирургия остановили это. Естественно, они останавливают этот процесс в
физическом плане, но и в умственном тоже. Я в мире с самой собой сейчас
гораздо больше, чем раньше, потому что я больше знаю о себе. Я не знаю
абсолютно, но я знаю больше, чем раньше". Вам нравится стареть? "Да, да, да. Это не
так уж мучительно, когда вы становитесь старше. Жизнь не такая уж и страшная
штука". Я спрашиваю, можем ли мы поговорить о чем-либо
ещё, хочет ли она видеть что-нибудь ещё в интервью. Она говорит, да, на
самом деле есть такая вещь. "Я думаю, я очень талантлива, и очень-очень
красива; публика не понимает этого, потому что я так сильно вживаюсь в
роль". "Ок, - говорю я, - в каком месте мне это вставить?" "В конце." Она облизывается и диктует.
"Очень, очень-очень чертовски привлекательна!" |
|||