Как важно быть Уайльдом

перевод: Вероника

Интервью с новым британским "человеком эпохи Возрождения" – Стивеном Фраем)

Синтия Джойс
"Салон" (Salon)
7 мая, 1998 года

Когда будет закончено современное исследование Оскара Уайльда – а, учитывая, что сейчас существуют две пьесы, фильм и скоро в центре Лондона будет возведена статуя, которая должна прославить его жизнь и работы, завершение скоро – похоже, что фильм Брайана Гилберта "Уайльд" запомнят не столько по живописному описанию жизни Уайлда, сколько за идеальное соответствие Стивена Фрая его роли. Сравнения Уайльда и Фрая предсказумы – и от них нельзя удержаться: оба - реальные представители эпохи Возрождения, известные своим остроумием и обаянием; оба - приверженцы как классики, так и современной культуры, и оба одинаково неспособны соответствовать своему же прославленному образу.

Три года назад Фрай исчез. Ушел из не самой удачной постановки в Вест-Энде, пьесы "Сокамерники" ("Cell Mates"), где он играл главную роль. Друзья Фрая боялись, что тот совершит самоубийство, и не без причины: когда он вернулся несколько недель спустя, то признался, что пытался сделать это.

Если после этого и остались шрамы, то Фрай очень хорошо скрывает их. В ожидании получения награды на Международном кинофестивале в Сан-Франциско за роль в "Уайльде", Фрай казался оптимистически настроенным и любезным – и даже более очаровательным, чем обычно. "Салону" он рассказал о роли; о его новом романе "Делая историю" ("Making history"); и о том, что значит быть "удачно-приспосабливающимся" художником.

Интересный факт. Несмотря на то, что со дня смерти Уайльда прошел почти век, его всё ещё изображают вполне современной личностью.

Верно. И я думаю, это дань нашего восхищения им. Он кажется первым современным человеком, первым современным художником, первым, кто появился из того мира усатых Теннисонов и Лонгфелло. Он помог нам узнать, как выйти из-под гипноза поклонения знаменитостям. И что значит чувство вины из-за столь явного участия в вознесении или низвержении людей, которыми мы восхищаемся – людей, которых мы думаем, что знаем, но на самом деле - нет. Например, культ принцессы Дианы или неуместные вещи, которые произошли недавно с Полом Маккартни или Джорджем Майклом.

В конце этого века, если мы молоды или хотим оставаться молодыми, у нас появляется импульс оставаться вечными студентами. Это значит, что мы не позволим нашим работодателям, нашей семье или нашему положению в обществе подавлять нас. Мы всегда готовы погрузиться в самоанализ. Уайлд выступал за эту самореализацию, этот девиз древних греков: "Познай себя". Когда мы оглядываемся на двадцатый век, мы видим его как своего рода сужающийся коридор, наполненный дымом, облаками атомных взрывов, булыжниками Берлинской стены – и все личности, казавшиеся такими великим и могущественными, рядом с нами теряют смысл. Когда мы были молодыми, Че Гевара, нарисованный на стене, говорил нам о чем-то. Была вера в то, что политика могла изменить мир, что бунтари могли оказать сопротивление. Но сейчас Джеймс Дин и Марлон Брандо – не более, чем звезды китча.

Уайльд – это нечто большее, чем слоган на футболке, он реальная "икона". Поэтому студенты, в частности, восхищены Уайльдом, и сейчас более, чем когда либо – потому что искусство внезапно стало более значимым, чем политика, более действенным способом изменить мир.

Уайльда часто изображают не только как блестяще остроумного, но как и очень надменного человека. Но в Вашем изображении он сама невинность, чуть было не жертва собственной щедрости. Вы думаете, он именно такой?

Да, это определенно соответствует моим впечатлениям. Я давно уже думал – и был реабилитирован биографией Ричарда Эллмана, по которой и снят фильм – что Оскар был предельно добр. У него был очень мягкий характер, он был щедр и духом и телом. Этот взгляд на него – образ, почти легенда – как на эдакого позирующего манерного хрупкого задаваку был создан после судебного процесса. Тому нет никаких подтверждений.

Даже наименее любезные из его современников – такие люди, как Джордж Бернард Шоу – называли его гигантом. Бернард Шоу никогда не сказал бы так, если бы Уайльд был обычным пустословом, который без конца сочится эпиграммами. Я думаю, Шоу бы стошнило от такого зрелища.

По некоторым отзывам, склонность к семейной жизни стала причиной гибели Уайльда. Не полагаете ли Вы, что в понятии "приспособившийся художник" заложено противоречие?

Да. Я думаю, любое выказывание в прошедшем времени неверно о человеке творческом. Наверное есть такое явление, как "удачно-приспосабливающийся" художник, тот, кто постоянно приспосабливается. Но в случае с человеком творчества нельзя говорить о завершенности – они никогда не останавливаются. С художником, который остановился в развитии, скорее всего, покончено. Уайлд не был, к примеру, гомосексуалистом – он не был шаблоном. Настоящий художник всегда в процессе изменения.

Но Уайльд ощущал себя геем?

Нет, мне так не кажется. Он говорил о своей природе – он понимал, что такое человеческая природа, что толкает людей заниматься сексом с человеком своего пола. Он не был идиотом – он прекрасно знал, что есть такая вещь как сексуальная ориентация, но существительное "гомосексуалист" ещё не существовало в Европе.

Я думаю, у Уайлда было некоторое преимущество – он жил в то время, когда людей не обозначали одним словом. Им не навешивали ярлыков. В то время как он осознавал свою природу и не стыдился её, он не кричал о ней на всех перекрестках, как современные актеры с гомосексуальной чувственностью по типу Ларри Крамера. И я думаю у тех, кто хотят найти это в Оскаре, ничего не получится. Вы можете с таким же успехом интересоваться, почему у Оскара нет веб-сайта.

Он был более зрелый, чем наше время. Я имею в виду, его мало интересовали грехи плоти, или он понимал, что это не так уж и важно, называете ли вы их грехами плоти или нет. Единственное, что важно – это грехи духа. В этом смысле Оскара можно назвать религиозным. Вот что иронично – религиозные люди озабочены грехами плоти, но против этих грехов Христос ничего не имел бы против. Что вы там делаете со своим пенисом или задницей, и чем-либо ещё так неважно в плане морали. Имеет значение то, что мы делаем с нашим личностями или с другими людьми.

Когда вы решили написать роман, в котором предполагается, что в мире была бы гораздо более трудная обстановка, если бы не появился Гитлер, вы знали, что оскорбите чувства многих людей. Рецензия Мичико Какутани (Michiko Kakutani) на Ваш роман "Делая историю" в "Нью-Йорк Таймс", к примеру, отвергает его на основании моралиЙ

Йчто делает эту рецензию аморальной, по-моему. Проблема нашего времени в том, что существуют только моральный догматизм, и при этом апатия разума – и это для меня аморально. Я был расстроен рецензией в "Нью-Йорк Таймс" не потому, что она была негативной – у автора были все права не полюбить книгу. Я был глубоко огорчен тем, что её аргументы были слабы в интеллектуальном и духовном плане.

К примеру, мой издатель попросил, чтобы на книге была наклейка, что я еврей, и что многие из моей семьи умерли во времена Холокоста. И я отказался, потому что я думаю, что неприемлемо выпячивать такие факты, чтобы книгу хорошо приняли. И у меня остается ужасное чувство, что если бы я поместил эту наклейку, она (Мичико Какутани) не написала бы эту рецензию. Я ни в какой мере не задумывал книгу как комическую, а она говорит о "подражании Мелу Бруксу" и так далее. Я не думаю, что это комическая книга – эта книга с элементами комедии, потому что жизнь сама имеет элементы комедии. Парадокс существования людей без чувства юмора не в том, что они не видят смешного в вещах, а в том, что они видят смешное в тех вещах, которые не смешны, потому что они настолько привыкли к отсутствию чувства юмора, что излишне пытаются его компенсировать.

Так чего Вы пытались добиться?

Было несколько вещей, которых я пытался добиться – некоторые из них были очень личными. Как и большинство евреев, я вырос, глядя на семейные фотографии и видя определенных людей – "Вот твой дядя – его убил Гитлер". Евреи говорят так: "Его убил Гитлер".

Герой пытается попасть в историю, он пытается изменить её. Это бы спросили у первокурсника факультета философии в курсе этики или философии. Двадцатый век. Геноцид. Шесть миллионов убитых. Один сперматозоид оплодотворил одну яйцеклетку – и из-за этого все и случилось? Если бы тот сперматозоид не оплодотворил ту яйцеклетку, мы могли бы быть уверены, что мир стал бы лучше?

Очевидно, что Ваши книги изобилуют юмором. Американцев обвиняют в том, что у них менее утонченное чувство юмора, чем у англичан – вы согласны с этим утверждением?

Англичане всегда поздравляют себя с тем, что по их мнению, у американцев просто нет той железы, которая вырабатывает чувство юмора. В этом есть доля правды, так как ирония – это составная часть понятия "англичанин".

Американский юмор – это насыщенность, потрясающая точность, неважно комедия ли это положений или писатель-юморист – оперирует абсолютными понятиями. Это очень по-уайльдовски. Люди иногда не замечают, как лингвистически точен юмор великих американских комиков. Американцы часто осуждают себя за неряшливое обращение с языком – но это неправда. Американский юмор может быть блестящим.

Когда же дело касается литературы, американские романисты, в своем желании занять место в литературном пантеоне рядом с Флоберами и к они забывают, что Диккенс и Джойс были юмористами, комедийными романистами. Джейн Остин писала комедии. Шекспир изначально был комиком. Американцы думают, что чем более ты серьезен, тем лучшим вкусом ты обладаешь. В этом то и заключена ужасная ошибка. Это одна из проблем непрошибаемого стиля Хэмингуэя, который не узнал бы юмора, даже если бы пришел домой и увидел его в постели со своей женой.

другие интервью фрая

интервью с другими персонажами